ДОКТРИНА МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМА: возможные модификации для новых государств с неконсолидированными нациями

Антонина Колодий. Возможные модификации доктрины мультикультурализма
применительно к новым государствам с неконсолидированными нациями / Rethinking Multiculturalism in the Case of New States with Unconsolidated Nations // Текст выступления на международном конгрессе:   20 ЛЕТ СПУСТЯ (1991- 2011) : РЕОРГАНИЗАЦИЯ ПРОСТРАНСТВА И ИДЕНТИЧНОСТИ. – Москва, 29 сентября – 1 октября 2011 г.

Молодые национальные государства, которые образовались на территориях бывших СССР и Югославии после распада коммунистических режимов, становятся “на ноги” в неблагоприятных условиях глобализации и постмодернизма.
Глобализация создает ситуацию диффузии агентов и функций политики в мировом масштабе, а следовательно – в значительной мере понижает ценность национального государства, которое в наше время нуждается в аргументировании его полезности и дееспособности. В то же время сила и стабильность национальных государств
остается, по признанию Ф. Фукуямы, важнейшим фактором международного порядка[1].

У государственной стабильности – много составляющих, не последнее место среди которых занимают факторы
общественной интеграции и национального единства, а одним из средств обеспечения последних является удачно выбранная и воплощенная в жизнь концепция этнонациональной политики, цель которой: согласовать задачи национальной консолидации с тенденцией ко все возрастающему этно-расово-культурному разнообразию. Наилучшую основу для такой политики в Украине и, возможно, в других новообразованных государствах, где проблемы национальной консолидации все еще стоят на повестке дня, сегодня могла бы составить надлежащим образом
адаптированная к условиям таких государств концепция либерального мультикультурализма.

В широком плане мультикультурализм используется для обозначения политики не только относительно этнических, но и языковых, религиозных, региональных, сексуальных и других культурных идентичностей. Однако в данном случае мы
ограничимся рассмотрением его этнокультурной составляющей. В своем выступлении я попытаюсь обосновать свою позицию относительно содержания неоднозначно интерпретируемого понятия мультикультурализма, рассмотреть его как вызов, с которым не всегда справляются не только молодые государства, но и развитые демократические страны, и показать, какой из подходов к его пониманию приемлем и полезен в качестве принципа и концептуальной основы этнонациональной политики для молодых государств, где политическая консолидация наций не завершилась.

В частности речь пойдет о формулировании и применении концепции интегрирующего либерального мультикультурализма (ИЛМК) с некоторым изменением адресата такой политики. Это должны быть не столько меньшинства, сколько “культуры”, т.е. в нашем случае – все этнокультурные группы, включая доминантные этносы, с их надлежащей классификаций и обоснованной дифференциацией подходов к каждому типу. Предполагается,
что политика ИЛМК способна повысить уровень национальной консолидации через утверждение межэтнической
справедливости при сохранении культурного разнообразия – на основе известного девиза «E pluribus unum».

Почему мультикультурализм? Есть моральные и прагматические причины для выбора мультикультурализма. Моральные связаны с этнокультурной справедливостью, которая предполагает равное уважение достоинства всех народов и равное отношение к их представителям, сопровождаемое государственной защитой их культурных прав. Прагматические причины связаны с невозможностью успешного осуществления альтернативной политики ассимиляции в современную эпоху, особенно в новых постсоветских государствах, где основная группа, оказавшаяся в меньшинстве – это в прошлом доминантный этнос большого многонационального государства-империи.

Что такое мультикультурализм? Иногда термин мультикультурализм употребляют для описания обществ, которые состоят из разнообразных этнокультурных групп. Это “фактическое” или “демографическое” значение мультикультурализма противопоставляют его пониманию как идеологии[2].
Хотя оба способа употребления термина “мультикультурализм” широко распространены, нельзя сказать, что первый из них является обоснованным с научной точки зрения. Пестрое в этническом, расовом и религиозном аспекте
общество, которое возникает в результате “широко открытых дверей” для иммигрантов или в силу других причин – еще не мультикультурализм, а только многообразие, этнокультурная гетерогенность общественной структуры. Слова же,
заканчивающиеся на “-изм”, означают принципы, идеи, идеологии, доктрины или же курсы публичной (государственной) политики, которая базируется на этих принципах и идеологических доктринах. Поэтому термин мультикультурализм следует отличать от близких к нему понятий культурного разнообразия и культурного плюрализма: культурное разнообразие (diversity) – это наличие разных культурных групп в обществе, его культурная гетерогенность; культурный плюрализм (pluralism) – это определенным образом политически институциализированное разнообразие;
а мультикультурализм (multiculturalism) – принцип, идеология и политика, которые признают и поддерживают это,
институциализированное или нет, культурное разнообразие. Различия между этими понятиями важны, поскольку за путаницей слов часто следуют необоснованные обвинения и претензии в адрес концепции. Ей приписываются последствия, которые, фактически, не имеют к ней никакого отношения.

Пример правильного употребления термина – канадский “Закон о мультикультурализме”, в котором говорится, что “мультикультурализм [как политика государства] отражает культурное и расовое разнообразие канадского общества”[3].

В определенном смысле все современные общества культурно и – ýже – этнически разнообразны, хотя и не в одинаковой степени. Вопрос меры имеет значение, поскольку именно от нее часто зависит готовность правящей элиты и
широкой общественности признавать культурное разнообразие как нормальное положение вещей, а мультикультурализм как адекватный принцип управления таким разнообразием. Хотя многое, конечно, зависит от культурной традиции и политической воли.

Подытоживая сказанное, можно предложить такое определение интересующего нас понятия (оно касается прежде всего политических и управленческих наук): мультикультурализм – принцип этнонациональной, образовательной, культурной
политики, которая признает и поддерживает право граждан сохранять, развивать и защищать всеми законными методами свои (этно-)культурные особенности, а государство обязывает поддерживать такие усилия граждан.

В более общем контексте приемлемо определение мультикультурализма как современного дискурса “об отличиях и разнообразии, который… сосредоточивается на культуре, идентичности и политике как главных категориях”[4].
Однако я буду пытаться подвести под “крышу” мультикульту­рализма как отличия, так и определенную (не противоречащую ему) меру гомогенизации – но не в смысле ассимиляции, а в смысле политической и социетально-культурной интеграции.

Разновидности мультикультурализма. Исследователи выделяют два основных подхода к пониманию сущности политики мультикультурализма, хотя при этом используют значительно больше прилагательных для их наименования.

Мультикультурализм “твердый”, “жесткий” или “сильный” фактически является синонимом “узкого”, “радикального”,
“непросвещенного” типа этнокультурной политики, когда интересы этно­культурных групп ставятся над интересами общества как целого. Радикальный мультикульту­рализм пропагандирует обособленность этнокультурных групп и мозаичность общества и отрицает интеграцию как якобы закамуфлированный способ ассимиляции[5].

Основанная на этой доктрине политика может принести определенную пользу только в жестко сегментированных обществах, где доходит до вооруженного противостояния враждующих групп (как было, например, в Северной Ирландии). Радикальный мультикультурализм в таких условиях может оказаться вынужденно необходимым
средством примирения. Он способен содействовать установлению четких границ между сообществами и добиться “невмешательства” во внутренние дела друг друга ради дальнейшего “мирного сосуществования”. Но это не та цель, которая определяет политику правительств большинства демократических стран Запада, признающих принцип мультикультурализма постольку, поскольку он не отрицает, а обеспечивает национальное единство в сложных условиях глобализации – через помощь этническим меньшинствам, решение их проблем и достижение лучшего взаимопонимания в обществе.Доктрина “слабого” или “мягкого” либерального мультикультурализма предполагает содействие процессам общественной интеграции, в том числе и на уровне социетальной культуры. Поддержка культурного разнообразия, защита прав и создание возможностей для сохранения самобытности этнокультурных групп параллельно с сохранением (а в молодых государствах – формированием) зонтикообразной общенациональной
идентичности, которая охватывает всех граждан независимо от их этнического происхождения – это, на мой взгляд те возможности, которые ЛМК отрывает перед государствами с неконсолидированными нациями. Для них эта доктрина подходит в еще более смягченном и модифицированном виде – в сторону усиления внимания к интеграционным задачам и проблемам титульных этнонаций, которые получили возможность свободного развития только после создания собственных государств. Его как раз и можно назвать “интегрирующим либеральным мультикультурализмом” (ИЛМК). Задачей политики, которая на нем основана, будет согласование групповых и индивидуальных прав и интересов,
сохранение и развитие этнических культур параллельно с созданием настолько значительного слоя национальной социетальной культуры, что она становится способной обеспечить возникновение общей для всех надэтнической гражданской идентичности.

Как и ЛМК в его классическом варианте, доктрина ИЛМК предполагает признание государством коллективных прав этнических и других групп на защиту своей культуры и идентичности, а также на равные возможности для сохранения и воссоздания этих культур. Она также предусматривает возможность (в случае необходимости) временного  использования средств усиленной поддержки (“позитивной дискриминации”) относительно тех групп, культура которых особенно подавлялась в предыдущий период.

Защита коллективных прав, как показано в работах У. Кимлики, не представляет опасности для индивидуальных прав человека, если традиционные формы культуры, автономно практикуемые этническими группами, признаются государством лишь к той мере, в какой они не вступают в противоречие с гарантированными либеральным государством правами человека[6]. С другой стороны, если к некоторым группам временно будет применена политика “усиленной поддержки” как компенсация за прошлые ограничения в правах и возможностях, индивидуальные
права представителей других групп не должны считаться ущемленными (это, как показывает практика многих стран, – один из наиболее спорных элементов политики мультикультурализма).

Жизнеспособен ли мультикультурализм и имеет ли он будущее? Не так давно в СМИ появились сообщения о том, что руководители сначала Германии, а затем Франции и Великобритании отказались от доктрины мультикультурализма, заявив, что в их странах данная политика не сработала. Действительно ли политика мультикультурализма в Западной Европе “провалилась”? Кратко рассмотрим этот вопрос на примере недавней дискуссии, которая возникла в Великобритании после доклада Девида Кэмерона 2 декабря в 2011 г. на конференции по вопросам безопасности в Мюнхене. Премьер-министр связал проблему нарастания исламского экстремизма в стране с “политикой государственного мультикультурализма”, которая, по его словам, “провалилась”. Впредь, сказал он, нужно меньше “пассивной толерантности”, а больше активного, энергичного (“muscular”) либерализма[7].
Но можно ли “пассивную толерантность”, в которой невольно сознался Премьер, считать политикой мультикультурализма?

Вопрос, конечно, риторический.

Критики Премьера, а затем и вице-премьер Ник Клегг (в более деликатной форме) сразу же отметили, что прежде чем говорить о провале политики “государственного мультикульту­рализма”, нужно было бы определиться, проводилась ли такая политика вообще и каково было ее содержание. Было указано и на то, что в своем докладе Д. Кэмерон ни словом не обмолвился о правом радикализме части белого населения, хоть произносил свою речь в день, когда в
Лутоне происходил марш против ислама праворадикальной “Английской оборонной лиги”[8]. А это тоже требовало переосмысления проводимой политики.

“Под видом доктрины государственного мультикультурализма, – заявил вице-премьер, – мы поощряли, чтобы разные культуры жили раздельной жизнью, отделенные друг от друга и от мейнстрима”, тогда как мультикультурализм следует рассматривать “как процесс, благодаря которому люди уважают друг друга и общаются друг с другом, а не выстраивают стены между собой. Приветствовать разнообразие, но оказывать сопротивление разделению: таким должен быть мультикультурализм открытого, уверенного в себе общества”[9], заявил Клегг (курсив мой – А.К.).

Не лучше обстоят дела во Франции, Германии, Нидерландах, о чем пишут многие авторы. Вместо интегрирования иммигрантов в большое общество, как это предлагает ЛМК, здесь тоже проводилась политика их исключения, а результатом было чувство изолированности и несправедливого неравенства[10], которое впоследствии перерастало в экстремизм и приводило к социальным беспорядкам. С ними неоднократно в последние десятилетия сталкивались страны Западной Европы.

Не останавливаясь на этих случаях подробно, отмечу, что опасности и риски мультикультурализма, которые будто бы привели к отказу от этой политики в Европе, на мой взгляд, связанны с двумя главными ошибками в этнокультурной
политике государств, которые на словах признают этот принцип. Первой была трактовка мультикультурализма как политики исключения (exclusion), которая неминуемо ведет к формированию “отчужденного низшего класса с ярко
выраженными расовыми чертами”[11],
оборачивается политической нестабильностью и моральными потерями, в том числе и для господствующего большинства[12].

Урок из этой ошибки, который обязательно должны усвоить молодые государства Центральной и Восточной Европы, таков, что только интеграция дает позитивный “заряд” мульти­культурализму и идет на пользу как большинству, так и
меньшинству. А поскольку во всех случаях речь шла об иммигрантах, важным (хотя и достаточно дискуссионным) является также вопрос о необходимости каждой стране исходить из собственных классификаций имеющихся меньшинств, выделяя новых иммигрантов в отдельную категорию со своими проблемами, и искать специфические
способы разрешения проблем каждой группы.

Второй ошибкой является недооценка необходимости внимательного отношения к культурным потребностям не только меньшинств, но и большинства, что ведет к размыванию этнокультурного ядра наций и вызывает фрустрацию и склонность к насильственным действиям части людей из доминантных этносов. В одних случаях, как в США, Великобритании и др. развитых странах, их представители боятся раствориться в иммигрантском “море” национальностей, а в других, как в Украине, нуждаются в государственном содействии в преодолении постколониального синдрома и его многоаспектных проявлений. Эта ошибка требует не только изменений в политике, проводимойв конкретных условиях тех или иных стран, но и более общей коррекции самой доктрины, которая имела бы универсальное значение.

Возможная модификация доктрины мультикультурализма для неконсолиди­рованных наций. У. Кимлика, который внимательно следит за успехами и неудачами доктрины и политики мультикультурализма в мире, считает,
что перед молодыми государствами Центральной и Восточной Европы стоят два главных вызова, которые препятствуют успешному проведению этой политики в регионе: связанность проблем защиты этнокультурных прав и национальной
безопасности и недостаточный уровень институционализации правового государства и развития демократии[13]. Это означает, что позитивное восприятие и успех политики мультикультурализма здесь будет зависеть от достижения такой степени государственной самостоятельности, при которой признание разнообразия культур не будет угрожать их территориальной целостности и национальной безопасности. Вторым условием является консолидация демократии и повышение уровня защищенности прав человека.Но есть еще одно, на мой взгляд, не менее весомое препятствие на пути внедрения ЛМК в новых независимых государствах, которое имеет не столько политический, сколько социокультурный и социопсихологический характер. Имею в виду дисбаланс (расхождение) формального статуса и реального положения титульного (формально доминантного) этноса и характер его отношений с прежним этническим большинством имперского государства. У. Кимлика затрагивает этот вопрос в плане исторических обид и необходимости их преодоления. Но вопрос гораздо шире. Он касается создания новых возможностей развивать культуру не только меньшинств, но и титульного этноса, состояние которой может быть ничуть не лучше.

Эта особенность молодых государств с неконсолидированным нациями требует, чтобы концепция мультикультурализма изменила своего адресата, сделав объектом своего внимания не меньшинства, а культуры[14]. В принципе, такая модификация концепции нужна всем странам. Она сняла бы обеспокоенность тех исследователей и политических деятелей, которые указывают на угрозы доминантной культуре, культурному ядру нации, без которого значительно ослабляется государственное единство[15].
Но особенно полезной она была бы в странах с неконсолидированными доминантными этнонациями, рассчитывающими на поддержку национальным государством своих культур, которые в предыдущий период испытывали притеснения со стороны имперского центра[16]. Такие изменения концепции были бы также логически оправданными, поскольку мультикультурализм апеллировал бы к необходимости создавать равные возможности для всех (больших и малых, сильных и слабых) этнокультурных групп хранить и приумножать свою культуру.